«Пятьдесят рабочих-террористов больше сделают, чем рабочие целого города»: революционная борьба в Гомеле в 1905 году

Наверное почти все слышали о беларуских партизанах и подпольщиках 1940-х годов. Гораздо меньше известно о партизанском сопротивлении на территории Беларуси во время Первой российской революции. Это упущение кажется совершенно незаслуженным. Поэтому в этой статье я хочу рассказать о нескольких эпизодах революционной борьбы в городе Гомель в 1905 году. Возможно, этот опыт кому-то покажется интересным и актуальным в свете сейчас происходящих в Беларуси событий.

О революционной борьбе в Гомеле рассказывает в своих воспоминаниях «Из дневника максималиста» Григорий Нестроев (настоящее имя – Гирш Цыпин). Нестроев – довольно известная фигура в истории революционного движения.

В 1906 году он примкнул к новообразованному Союзу социалистов-революционеров максималистов и стал одним из его теоретиков. После поражения Первой российской революции, заключения и бегства из ссылки он скрывался в эмиграции. В 1910 году в Париже были опубликованы его мемуары, которые я использую при написании этой статьи.

Нестроев, тогда еще член единой Партии социалистов-революционеров, прибыл в Гомель в конце 1904 года, и здесь же его застало начало Первой российской революции. Отмечу, что в своих мемуарах он, видимо из соображений конспирации, не упоминает напрямую Гомель, а пишет о «северо-западном крае». Но при сопоставлении данных автора мемуаров с другими источниками, например со статьей А. Гольдина «Революционные ”биржи” в Гомеле в 1905г.», опубликованной в 1925 в журнале «Каторга и ссылка», то становится понятно, что речь идет именно об этом городе.

Важно сказать о взглядах автора мемуаров. Как и многие другие эсеры, группировавшиеся на левом фланге идеологически довольно разношерстной Партии социалистов-революционеров, Нестроев выступал за массовый, децентрализованный террор. Целью такого террора он видел не политическую демократизацию, а «полный социальный переворот в городе и деревне». Террористические атаки следовало направить на широкие круги эксплуататорских классов, а также на карательные учреждения. Этот террористический метод соответствовал интегральной постановке задач начавшейся в России революции. Нестроев считал, что революция не должна ограничиваться демократическими завоеваниями и выступал за немедленное осуществление социалистического идеала в ходе охватившего империю народного восстания.

До своего прибытия в Гомель Нестроев вел революционную деятельность в Екатеринославе (ныне Днепр). Это был один из центров революционного движения в Российской империи. Но на новом месте автор обнаружил картину не столь отрадную. «Здесь русские рабочие, особенно железнодорожные, отличались косностью» – так он описывал свои первые впечатления. Более революционными были гомельские еврейские ремесленники, именно в их среде образовалась немногочисленная эсеровская группа. Работа в городе осложнялась тем, что эсеры подвергались ожесточенным полемическим нападкам со стороны социал-демократов и Бунда.

Но все же деятельность эсеровской организации вскоре наладилась. Как отмечал Нестроев, огромная заслуга в этом принадлежала двум временно оказавшимся в Гомеле революционерам: Михаилу Соколову, организатору группы «аграрных террористов» в ПСР, будущему легендарному лидеру Боевой Организации максималистов и Ивану Пулихову, которого в марте 1906 года казнят за покушение на минского губернатора Курлова. Соколов и Пулихов организовали на конспиративной квартире типографию, печатавшую эсеровскую литературу и прокламации. Важно отметить, что гомельская эсеровская организация изначально получила надклассовый характер: в ней нашлось место и крестьянину Соколову, и еврею-интеллигенту Нестроеву, и имевшему дворянское происхождение Пулихову, а также гомельским пролетариям и ремесленникам. Всех их объединяла верность революционному идеалу. При этом выходцы из более образованной среды не пытались подчинить себе демократические низы, как предписывал Ленин в своем известном памфлете «Что делать?». Товарищеское взаимодействие носило максимально равноправный характер.

Вскоре типографию обнаружила полиция. Каратели устроили возле нее засаду, в которую попали два работавших там эсера. Когда их попытались арестовать, один из них открыл по жандармам огонь. Стрелявшему удалось благополучно отбиться, другой был арестован, «избит ротмистром Шебеко и отправлен в тюрьму». Очень быстро после провала первой типографии была организована новая, а стрельба по полицейским стала визитной карточкой гомельских эсеров. Благодаря этому к ним потянулись новые бойцы, жаждавшие настоящего дела. На особо прыткого ротмистра Шебеко революционеры в скором времени совершили покушение.

В первые месяцы революции 1905 года центром революционной агитации в Гомеле стала так называемая рабочая «биржа». Подобные «биржи» весной 1905 возникли и в некоторых других городах. Так называлось освобожденное явочным порядком городское пространство, где революционные организации налаживали собственную инфраструктуру и вели агитацию. Современным аналогом этих бирж можно назвать украинский Майдан 2014 года или Автономную зону Капитолийского холма в Сиэтле в 2020. Нестроев так описывал функции «биржи»: «велись бесконечные дискуссии по всем вопросам теории, тактики, организации, споры на злобу дня, где устраивались массовки и общие митинги, где ораторы разных партий, со стола поставленного посреди улицы, знакомили рабочих с общим положением дел 1905 года».

Растущее влияние радикальной эсеровской агитации вызвало ответные шаги властей. Специально для разгона «биржи» в Гомель отправился полицмейстер, руководитель всей губернской полиции. С ним – крупный отряд казаков. «Силой отстоять биржу не было возможности, и поэтому было решено прибегнуть к партизанской борьбе» – писал автор мемуаров. Гомельские революционеры начали охоту за полицмейстером. Уже через несколько часов после разгона «биржи» на него покушались боевики-бундовцы, но брошенная ими бомба не взорвалась. Эсеры подошли к делу более основательно. Для убийства полицмейстера из Екатеринослава прибыли два боевика, имевших необходимый опыт. Ранее они участвовали в покушении на полицейского осведомителя, закончившемся, правда, неудачно. Первый из них фигурирует у Нестроева под псевдонимом «Ваня маленький».

По данным ряда исследователей, звали этого боевика Иван Типунков, и в историю российского революционного движения он вошел в первую очередь как один из участников самоубийственной атаки максималистов на резиденцию Столыпина 12 августа 1906 года. Но ранее, в 1905 году, «Ваня маленький» оставил свой огненный след в подзабытой сегодня партизанской войне на улицах Гомеля. Нестроев так описывал этого революционера, ставшего ему близким другом и товарищем: «Это был молодой рабочий, лет 19-ти, со свежим и румяным лицом, блестящими и энергичными глазами, сильной волей и пытливым умом». Несмотря на совсем юный возраст, Ваня, помимо участия в покушении на провокатора, успел отличиться во время, как минимум, еще одного вооруженного столкновения в Екатеринославе. Четверо екатеринославских боевиков были окружены полицией на конспиративной квартире. На предложение сдаться революционеры ответили револьверным огнем, а потом бросились на прорыв полицейского оцепления. Благодаря смелым и решительным действиям всем боевикам удалось скрыться.

Нестроев также приводит описание второго прибывшего из Екатеринослава эсера. «Второй – рабочий, токарь по металлу, был известен под именем Дмитрий и представлял полную противоположность Вани. Высокий, плечистый, лицо грубое, нос вздернут, руки мозолистые, глаза равнодушно-спокойные» – рассказывает автор. Как и «Ваня маленький», Дмитрий стал для Нестроева близким товарищем. Оба екатеринославских боевика были фанатичными апологетами массового партизанского террора. Именно Дмитрию принадлежит фраза, вынесенная в название этой статьи. Вот что он сказал во время одной из своих бесед с Нестроевым: «Знаете, я сегодня много думал о тактике с-р. и вообще революционеров. Не согласен я с ней. Прежде всего партия недооценивает силу террористических групп. Все говорят о массовом захвате, восстании. Я рабочий. Рабочего хорошо знаю. С малых лет я с ним живу. И массу знаю. Вы обманываетесь на ее счет. Она не такая, как бы сказать, грозная, как вы думаете, совсем не такая сознательная. Пятьдесят рабочих-террористов больше сделают, чем рабочие целого города, и в смысле устройства стачки, и в смысле захвата завода или полицейского управления».

Насколько можно судить из мемуаров, Нестроев не выражал своего прямого согласия с этой апологетикой чистого партизанства, но и не возражал ей, ни в ходе беседы с Дмитрием, ни позже на страницах книги. Очевидно автор считал, что такое мнение относительно революционной тактики, как минимум, вполне имело право на существование. Если отвлечься от исторической перспективы и обратиться к современности, то стоит заметить, что опыт нынешней революции в Беларуси, где забастовочное движение быстро потерпело поражение, делает размышления эсеровского боевика о преимуществах партизанства перед иными формами борьбы крайне актуальными и в сегодняшних реалиях.

Но вернемся к событиям в Гомеле. Покушение на полицмейстера с участием Дмитрия и «Вани маленького» так и не состоялось, поскольку высокий полицейский чин был переведен на старое место службы. Двумя рвущимися в бой екатеринославскими боевиками заинтересовалась Боевая Организация ПСР, и в Гомель приехал даже ее представитель для знакомства с потенциальными кандидатами. Однако окончательного ответа от БО они так и не получили. Инициативные бойцы не стали предаваться унынию, а взялись за самостоятельную революционную работу. Дмитрий вместе с Нестроевым учились изготовлять бомбы более высокого качества. Для этого они связались с московскими эсерами. Чтобы помочь гомельским товарищам из Москвы прибыла специалистка по боевому делу – легендарная революционерка Зинаида Коноплянникова, которую в августе 1906 года казнят за убийство душителя Московского восстания генерала Мина. Перед всеобщей стачкой октября 1905 года Дмитрий уехал в Екатеринослав за динамитом, но до ее начала вернуться не успел, поскольку, как писал Нестроев, «начавшееся там движение втянуло его в свой водоворот».

В это же время «Ваня маленький» взвалил на себя всю тяжесть боевой работы в Гомеле. В августе 1905 года он присоединился к террористически-экспроприаторской группе, в которую вошли как сторонники ПСР, так и внепартийные революционеры. Группа создала собственную лабораторию по изготовлению бомб. Дела не заставили себя ждать. Собранный в лаборатории разрывной снаряд был использован для покушения на уже упомянутого ротмистра Шебеко. Однако брошенная в него бомба не взорвалась. Как пишет Нестроев, «это и послужило толчком к тому, что террористическая вначале дружина сделалась экспроприаторской – стремление организовать хорошую лабораторию и ряд покушений требовали средств». ЦК партии эсеров и непосредственно подчиненные ему структуры могли рассчитывать на щедрые пожертвования, в том числе от представителей капитала, однако локальным эсеровским организациям приходилось в добывании материальных средств полагаться на свои силы. К тому же эсеровские низы, в отличие от части партийной верхушки, не считали капиталистов «нейтральной стороной» в противостоянии между революционными силами и эксплуататорской системой, и крайне неодобрительно относились к самой идее мирного сосуществования с буржуазией. Да и зачем вообще ждать от нее подачек, если с браунингом в руке можно все взять самим? На повестке дня встала тактика вооруженных ограблений. В следующем, 1906 году, волна экспроприаций охватила всю империю, однако гомельская группа еще во второй половине 1905 поставила этот метод на поток. При этом среди боевиков шла дискуссия о теоретическом обосновании данной формы борьбы. Одна часть группы считала, что функции экспроприаций ограничиваются добыванием необходимых материальных средств, другая же, в том числе «Ваня маленький», рассматривали вооруженные ограбления в качестве самостоятельного метода классовой борьбы. Сторонники этой второй точки зрения в своей теоретической оценке экспроприаций стояли на одних позициях с анархо-коммунистическими террористическими организациями «Черное знамя» и «Безначалие». При этом список классовых врагов был довольно широк. Жертвой гомельских экспроприаторов стал даже местный зубной врач, который оказался по совместительству сторонником Бунда. Боевики требовали у него денег, а получив отказ, решили бросить бомбу в окно. Так получилось, что проведение этой акции совпало с собранием бундовцев на квартире у злосчастного врача. Целью взрыва скоре всего было устрашение, поскольку никто из присутствовавших серьезно не пострадал. Но конфликта избежать не удалось. Как пишет Нестроев, гомельские бундовцы выпустили прокламацию, в которой связанная с эсерами террористически-экспроприаторская группа называлась «грабителями» и «вымогателями».

Нападение на зубного врача конечно же не стало единственной акцией группы. Путем экспроприаций боевикам удалось добыть сумму в 2 тысячи рублей и оборудовать новую лабораторию. Атаки следовали одна за другой. В своей книге Нестроев упоминает несколько акций гомельских революционеров: покушение на исправника (исправник – начальник уездной полиции), убийство помощника пристава (пристав – начальник полиции в части уезда), убийство в городе Ветка урядника (урядник – более мелкий полицейский чин, мог командовать полицейскими отрядами), прославившегося своей жестокостью, покушение на провокатора. Партизаны в своих регулярных атаках воплощали ненависть революционного народа к власти и угнетению, наводили ужас на врагов и вселяли веру в скорое освобождение. Но имели место и трагические неудачи. Так, когда революционеры собирали бомбы для нападения на возвращающийся с обыска полицейский отряд, произошла случайная детонация. Два боевика погибли, один получил тяжелое ранение – был «оглушен и обожжен». Нестроев сохранил в своей книге память об отдавших жизни революционной борьбе. Один из них был еврейским рабочим, лично убившим помощника пристава. Другого звали Сергей Бочарников, именно он занимался приготовлением бомб для группы. Нестроеву он также запомнился тем, что спорил с «Ваней маленьким» и выступал за ограничение экспроприаций пополнением революционной кассы, отрицая вооруженные ограбления в качестве самостоятельного метода классовой борьбы. Впрочем споры не мешали этим двум боевикам вместе участвовать в покушении на исправника, которого они ранили своими выстрелами. «Хороший агитатор, мягкий в обращении с товарищами, решительный в схватках с врагом, с вдумчивыми глазами и симпатичным лицом, в высшей степени конспиративный» – таким запомнил автор мемуаров Сергея Бочарникова. Перед смертью он успел произнести: «похороните меня как революционера».

Во время всеобщей октябрьской стачки и фактически начавшейся гражданской войны гомельская террористически-экспроприаторская группа выполняла роль хорошо подготовленного передового отряда революции. Уличные бои с полицией и казаками, нападения на представителей карательного аппарата стали повседневностью. «Террористически-экспроприаторская дружина совместно с отдельными членами местной партийной группы с-р. Проявляли чудеса храбрости» – с любовью и восхищением отзывался Нестроев о своих товарищах. Автор в частности рассказывал, как гомельские революционеры использовали тактику летучих демонстраций с целью выманить врагов на улицу и атаковать их с удобных позиций: «Во время демонстрации, устроенной с-р. с целью заманить казаков в засаду, были брошены ими (боевиками террористически-экспроприаторской группы) две бомбы: одна попала в густую грязь, другая же на мостовую и взорвалась со страшной силой, ранив лошадь. Разъяренные казаки ринулись на демонстрантов, но последние, осыпая их градом пуль, рассыпались во рву, где преследование было невозможно».

Всеобщая забастовка, поддержанная скоординированными атаками боевиков революционных организаций, заставила царскую власть отступить. Был выпущен Манифест 17 октября, дававший куцые политические свободы. Нестроев и его товарищи по левому флангу ПСР встретили его без энтузиазма. Они выступали за продолжение и углубление революции. В ноябре 1905 года Нестроев поддержал выступление выдающейся революционерки Екатерины Измайлович на съезде эсеров северо-западного края. Измайлович называла принятое ЦК ПСР решение о временном прекращении террора «изменой народному делу». Многие действовавшие в Беларуси эсеры, в том числе сам автор мемуаров, отказывались подчиняться новой партийной линии и продолжали планировать террористические акции.

В Гомеле боевая работа не затихла и после издания Манифеста. Мобилизовавшаяся реакция начала еврейские погромы. К тому же продолжалось противостояние с правительственными силами, поддерживавшими погромщиков. Революционные организации города сформировали коалиционный совет, были также созданы союзы самообороны для противостояния черносотенцам. Гомельская буржуазия сама скупила все имевшееся в городе оружие и раздала его революционерам. С одной стороны, капиталисты опасались грабежей погромщиков, а с другой – понимали, что боевики самообороны могут забрать оружие сами. Толстосумы видимо решили, что стать невольными помощниками революции станет самым разумным решением в сложившейся ситуации.

Нестроев отмечал важную и по-своему трогательную сторону охватившей страну революционной атмосферы. Он писал, что гомельские железнодорожные рабочие, прежде настроенные антисемитски и с недоверием относившиеся к эсерам, вошли в отряд самообороны и противостояли царской реакции на улицах. Вот что рассказывал автор мемуаров: «Железнодорожные рабочие организовали боевую дружину – самооборону под руководством с-р., которая потом дежурила на одной из еврейских квартир, ожидая погрома. Те, кто говорили, что били евреев за их революционность, дружно примкнули к октябрьской забастовке, и также дружно к декабрьской, захватив в свои руки управление станцией, сместив начальника ее». Здесь мы видим, как практическая солидарность, совместные действия множества людей, в сочетании с осознанием революционного идеала, делают человека чище, возвышенней, лучше. А вековые мракобесные предрассудки улетучиваются, уступая место сестринству и братству. Нам следует помнить, что во время революционных потрясений проявляются лучшие человеческие качества, в то время как в эпохи стабильности эксплуататорское общество живет по закону «все против всех».

В декабре 1905 года в Гомеле вспыхнули новые бои, и царским войскам удалось удержать город под своим контролем, хотя партизанские вылазки продолжались. Но эти события Нестроев уже не застал. Путь революционной борьбы привел его в октябре 1905 года в Минск, где он занимался как боевой работой, так и публицистикой, а также участвовал в теоретических дискуссиях внутри Партии социалистов-революционеров. Результатом этих дискуссий стало выделение в первой половине 1906 года из ПСР ее левого, максималистского крыла в отдельную организацию, к которой Нестроев, после недолго пребывания в заключении, присоединился. Но данный период революционной истории заслуживает отдельных статей. Сейчас же я хочу сказать несколько слов о теоретических и философских положениях, практически отразившихся в деятельности гомельских эсеров и сыгравших значительную роль в становлении максимализма.

Как уже отмечалось, в гомельской эсеровской организации были широко представлены демократические низы – ремесленники и заводской пролетариат. Идеи чисто политической революции в этой среде не пользовались популярностью. В самом деле, неужели баррикадные бои, партизанские атаки и смерти товарищей были нужны только для того, чтобы на романовский престол вскарабкался президент или какой-то иной «избранный» угнетатель? Неужели экономическое рабство должно остаться нетронутым? Буржуазию гомельские революционеры считали таким же врагом, как и самодержавие, что особенно ярко отразилось в деятельности террористически-экспроприаторской группы «Вани маленького». В 1906 году оформившиеся организационно эсеры-макисмалисты, к предтечам которых относятся гомельские боевики, объявят немедленное обобществление всех средств производства целью революционной борьбы. Согласно максималисткой идеологии, политическое освобождение не должно было предшествовать экономическому, их следовало достигнуть одновременно, одним ударом.

Помимо освободительных устремлений демократических низов идеология максимализма находила философское обоснование. Дело в том, что Григорий Нестроев, Михаил Соколов и другие эсеры были сторонниками философской концепции известного социолога и теоретика народничества Николая Михайловского. Субъективистское философское учение Михайловского провозглашало, что развитой личности следует беспристрастно изучать действительность, но не смиряться с ней, не преклоняться перед безликими «законами истории», а собственной волей и собственными действиями преобразовывать реальность в соответствии со своим социальным и нравственным идеалом. Максималисты трактовали выводы Михайловского следующим образом: если идеал – социализм, всестороннее освобождение человеческой личности от любого угнетения, то на меньшее соглашаться уже нельзя. Осознание социального идеала само по себе было основной предпосылкой его достижения. Соответственно, социальная революция могла стать реальностью уже потому, что есть те, кто за неё борются.

Рассказывая о беларуских партизанах прошлого, невозможно не бросить взгляд на настоящее. Гомельские боевики отказывались признавать над собой не только власть царя и буржуазии, но и власть безликих «исторических законов», которые якобы влекут по течению бессильных, беспомощных людей. Своими действиями они доказывали, что несмотря ни на что, движущей силой истории является личность. То же самое мы можем сказать о наших героических современниках, об анархистах-партизанах Игоре Олиневиче, Дмитрии Дубовском, Дмитрии Резановиче, Сергее Романове, о других анархистских узниках. Революция не проиграла, пока есть верящие в победу революционеры – вот в чем заключается главный урок прошлого и настоящего.

Э.С.

This entry was posted in General. Bookmark the permalink.